ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Пратикамин поспешил в женские покои и предстал перед Драупади. Прерывающимся от волнения голосом он сообщил:
— О царица, потеряв рассудок от игры в кости, твой муж проиграл тебя Дурьйодхане. А потому тебе надлежит явиться в собрание Дхритараштры — там тебя хотят занять какой-то черной работой.

Драупади быстро поднялась и отпустила служанку, заплетавшую ей волосы. Не скрывая удивления, она спросила:
— О пратикамин, как такое возможно? Кто будет ставить на кон собственную жену? Очевидно, царь был не в себе. Неужели ему не на что было играть?

— Он проиграл свое богатство, в том числе и братьев, и даже самого себя, — тогда-то он и сделал ставку на тебя, о благословенная царевна.

Драупади овладел гнев.
— Ступай назад, пратикамин, — велела она, — и спроси этого несчастного, проигравшего самого себя, оставался ли он все еще моим господином, когда объявлял меня своей ставкой. Как ни горько мне будет, я приду — но когда получу ответ на этот вопрос.

Слуга послушался Драупади и вернулся в зал собраний. Видя, что он идет один, Дурьйодхана вскричал:
— Где ты оставил царевну Панчалы, глупец?

— Она отослала меня с вопросом, о царь, — сообщил пратикамин. — Драупади хочет знать, оставался ли Юдхиштхира ее господином, когда вступал в игру, в которой ставкой была она. Проиграл ли он первым себя или ее?

Ничего не ответил Юдхиштхира, лишь качал головой из стороны в сторону, словно сошел с ума или не в силах был понять, о чем его спрашивают.

Губы Дурьйодханы скривились в усмешке:
— Пусть Драупади придет сюда и сама спросит Юдхиштхиру, а мы послушаем, что он скажет.

Пратикамин повернулся и вышел из зала. Со слезами на глазах он во второй раз явился в покои Драупади. Стоя перед царицей, он не мог, однако, выговорить ни слова. Она же спросила его, каков был ответ Юдхиштхиры. С большим трудом слуга проговорил:
— О царевна, тебя просят явиться в собрание. Похоже, что гибель Куру уже не за горами. Потерявший разум Дурьйодхана сам не ведает, что творит. Желая опозорить тебя перед всеми, он ставит крест на собственном благополучии.

Драупади с жалостью посмотрела на пораженного горем слугу.
— Нет сомнения, это произошло по велению того, чья воля правит миром, — сказала она. — Счастье и несчастье приходят в свой срок и к мудрому, и к неразумному. Добродетель, однако, остается превыше всего. До тех пор пока мы соблюдаем нравственный закон, он будет проливать на нас благословения. Да не оставит добродетель Куру в этот час. Ступай назад, о сута, и передай мои слова старейшинам Куру, славным своей приверженностью добродетели. Я готова выполнить любое повеление, которое мне дадут они, защитники морали, сведущие во всех законах нравственности.

Слуга сложил ладони и склонил в поклоне голову. Повернувшись, он вышел из покоев царицы и возвратился в зал. Представ перед Дхритараштрой, он повторил ему слова Драупади. Никто ничего не сказал в ответ. Все сидели, низко склонив головы. Было очевидно, что Дурьйодхана не отступится от своего, Дхритараштра же одобрит любой его поступок. Тогда Юдхиштхира обратился к слуге:
— Пойди к горько плачущей царевне Панчалы и скажи ей, чтобы явилась сюда. Такова воля Дурьйодханы.

Пандавы обратили взор на старейшин Куру, но те, даже после слов Юдхиштхиры, продолжали хранить молчание. Братья пребывали в нерешительности. Им хотелось бросить вызов Дурьйодхане и ста его братьям и защитить себя с оружием в руках, но молчание Юдхиштхиры удерживало их на месте. Бхиме стоило огромных усилий сохранять спокойствие, Арджуна же, казалось, горел, как в огне, и шипел, будто змея.

Дурьйодхана засмеялся, смакуя каждое мгновение своей победы. Он вновь обратился к пратикамину:
— Ступай, о сута, и приведи царевну. Теперь-то она получила приказ Юдхиштхиры.

Слуга не знал, что ему и делать. Он не мог ослушаться Дурьйодханы, но боялся гнева Драупади. В нерешительности он проговорил:
— Что же я скажу царице в третий раз?

Дурьйодхана раздраженно повернулся к Духшасане:
— О брат, глупый слуга боится Бхимы. Пойди сам и приведи Драупади. Что теперь сделают нам Пандавы, когда они в наших руках и послушны нашей воле?

Духшасана тут же вскочил и побежал за Драупади. Войдя в ее покои, словно пес в логово льва, он приказал:
— Пойдем, о царевна, мы выиграли тебя в честном поединке. Отбрось скромность и явись перед твоим новым господином, Дурьйодханой. Теперь, красавица, придется тебе признать Кауравов своими повелителями.

Громко рыдая, Драупади поднялась с места. Закрыв побледневшее лицо руками, она бросилась прочь из комнаты, надеясь найти прибежище в покоях Гандхари. Но Духшасана, рыча от гнева, помчался следом за ней. Схватив ее за длинные вьющиеся волосы, он силой потащил царевну за собой. И когда он тянул Драупади за ее иссиня-черные волосы, вспомнил бесстыдный царевич, как эти самые локоны были окроплены святой водой жертвоприношения Раджасуи. Не обращая внимания на отчаянные стоны, Каурав волочил свою жертву по коридорам дворца. Тихим голосом Драупади взывала к нему:
— О негодяй, лишенный стыда и совести! Как ты можешь выставлять меня перед всеми собравшимися? Мне надо переодеться, мое платье испачкано кровью: у меня сейчас такие дни, когда я чувствую себя нехорошо. Как могу я показаться перед царями в таком виде?

Духшасана ответил ей смехом:
— Какая разница, одета ли ты в испачканное платье или вовсе раздета? Мы выиграли тебя, и теперь ты будешь жить среди нашей прислуги, хочешь ты этого или нет.

С этими словами Каурав втащил причитающую Драупади в зал собраний. Жалобным голосом молила она Кришну и Арджуну о помощи. Духшасана бросил ее перед Дурьйодханой, и она упала на пол, с рассыпавшимися волосами и в растерзанной одежде. Старейшины Куру не могли смотреть на нее без боли. Бхишма, Дрона и Видура открыто рыдали, не в силах себя сдержать. Дхритараштра же спрашивал:
— Что происходит? Здесь ли царевна Панчалы?

Тогда Драупади поднялась, словно пламя, и обратилась к собравшимся гневным голосом:
— Все присутствующие здесь сведущи в законах писаний и преданы священным обрядам. Многие из них старше меня, а некоторые для меня гуру. Как я могу стоять перед ними в таком виде? Возвышенная душа, сын Дхармы, связан законами морали, которые трудно постигнуть. Понять эти законы может лишь тот, кто обладает ясным видением. Потому я не усматриваю даже капли вины за моим мужем.

Глазами, полными слез, Драупади посмотрела на Дхритараштру, затем перевела взор на искаженные болью лица Бхишмы, Дроны и Видуры, сидевших рядом с царем. В мертвой тишине зала она обратилась к ним с упреками:
— Как вы можете молчать, когда этот негодяй у вас на глазах тащит меня на позор и осмеяние? Не иначе как вы одобряете это! Не стыдно ли вам? Этим поступком вы свели на нет всю ту высокую добродетель, которой всегда славились Куру. Дрона, Бхишма, Кхаттва и царь — вы лишились своего величия, ибо никто из вас не осудил этот низкий и отвратительный поступок.

Драупади упала на пол посреди зала, заплакав от горя и беспомощности. Нежный стан ее сотрясали рыдания, и она в отчаянии смотрела на своих разъяренных мужей. Пандавы и так уже были в бешенстве — с того самого мгновения, когда Духшасана втащил Драупади в собрание, — взгляд же ее распалил их еще больше. Даже потеря царства и сокровищ не была для них столь тяжела, как этот взгляд их супруги, исполненный мольбы и гнева.

Но Духшасана заметил, что Драупади смотрит на мужей, и снова схватил ее, оттащил в сторону и бросил перед Куру.
— Рабыня, рабыня, — прикрикивал он на нее, а Дурьйодхана, Карна и Шакуни одобрительно похлопывали и вторили ему смехом. Не считая этих троих, все, кто был в зале, горько сокрушались, видя, как Духшасана обращается с царевной.

Встряхнув головой, Бхишма сказал Драупади, с трудом сдерживая слезы:
— О благословенная, понимая, что человек, ничем не владеющий, не вправе играть на то, что принадлежит другому, но зная также, что жена всегда остается подчиненной мужу, я не могу ответить на твой вопрос. Законы морали слишком сложны и запутанны. Юдхиштхира готов отказаться от всего мира с его богатствами, но он никогда не поступится добродетелью. Пандав принял вызов Шакуни, зная, что в игре в кости тому нет равных. Он поставил и проиграл самого себя, а затем и тебя, о царевна. Я не знаю, что еще сказать.

Бхишма повернулся к Дхритараштре, но царь молчал, как и раньше. Тогда снова заговорила Драупади:
— Юдхиштхира явился в собрание по велению царя. Его, неопытного игрока, заставили сразиться с искусным и коварным мошенником. Как же вы говорите, что ставки, которые он делал, были добровольными? Порочные злодеи устроили заговор и затуманили его разум. То, что здесь произошло, невозможно оправдать ничем, любой разумный человек осудил бы это. Здесь, в этом зале, собрались предводители рода Бхараты. Пусть же задумаются они над моими словами и дадут мне ответ.

Но старейшины Куру молчали. Не молчал лишь Духшасана, который обрушил на Драупади потоки грубой брани. Она громко рыдала и смотрела с надеждой на своих беспомощных мужей. Бхима уже не в силах был сдерживать себя. Наконец он дал волю гневу и обратился к Юдхиштхире:
— Игроки держат в своих притонах немало распутных женщин, но даже на них они никогда не станут играть в кости. Они не настолько безжалостны, чтобы пойти на это. Ты же поставил на кон и проиграл свои драгоценности, в том числе золото и самоцветы, ты проиграл животных, оружие и доспехи — все, что у нас было, а потом и нас самих. Но не это рассердило меня: ты стал играть на Драупади, — вот что я считаю мерзким и порочным. Невинная девушка, не для того она получила нас в мужья, чтобы терпеть такие обиды. Лишь по твоей вине приходится ей теперь выносить издевательства от низких, презренных, подлых и жестоких Куру. Хоть ты мне и повелитель, но как я могу не гневаться на тебя?

Бхима повернул свой богатырский торс к близнецам:
— Сахадева, неси огонь — я сожгу руки Юдхиштхире.

Но Арджуна удержал брата:
— О Бхима, не говори так. Никогда еще не слышал я от тебя подобных слов. Должно быть, жестокие враги лишили тебя совести? Разве хочешь ты порадовать наших недоброжелателей? Держись высшей добродетели и оставайся покорным старшему брату. Верный долгу кшатриев, он вступил в игру по велению царя и вопреки собственному желанию. Поступив так, он, бесспорно, заслужил, чтобы его прославляли, а не порицали.

Упреки Арджуны подействовали на Бхиму отрезвляюще. Чувствуя раскаяние, он сказал:
— Ты прав, о Дхананджая. Конечно же, наш брат действовал в согласии с долгом. Если бы я не был в этом уверен, то давно бы уже взял и спалил его руки в жгучем пламени.
Оба брата посмотрели на убитого горем Юдхиштхиру. Они понимали, что тот не мог поступить иначе в присутствии Дхритараштры и Бхишмы. Если двое старейшин не остановили происходящего, Юдхиштхира тоже не чувствовал себя вправе вмешиваться.

По залу вновь прокатился громкий смех Дурьйодханы. Он наслаждался мучениями двоюродных братьев. Особое удовольствие доставляло ему видеть страдания Драупади — он не забыл, как она смеялась над ним в Майясабхе.

Драупади плакала, обхватив голову руками. Ее мужья бросали яростные взоры на ухмыляющегося Дурьйодхану, однако патриархи Куру по-прежнему хранили молчание.

Тогда поднялся и заговорил сын Дхритараштры Викарна:
— О цари, ответьте же наконец Драупади. Если мы не решим вопроса, поставленного перед нами в царском собрании, то все отправимся в ад. Дхритараштра, Бхишма, Видура — вы старшие из Куру, почему же вас не слышно? Почему молчат Дрона и Крипа? Здесь собрались цари со всех концов света, так давайте забудем о старой вражде и ненависти и подумаем вместе, какой ответ мы дадим Драупади.

Викарна окинул взглядом собрание, но никто не решился сказать ни слова. Он продолжал взывать к сидящим перед ним царям и царевичам в просьбой ответить на вопрос Драупади. Была ли она проиграна в кости или нет? Стала ли она рабыней Кауравов?

Накрывшая огромный зал тишина прерывалась лишь рыданиями Драупади. Так прошла еще одна мучительная минута, и опять заговорил Викарна:
— Раз никто не хочет отвечать, то я сам скажу, что, по моему мнению, следует считать справедливым и подобающим решением. О лучшие из мужей, говорится, что цари легко падают жертвой четырех пороков: охоты, пьянства, разврата и азартных игр. Человек, находящийся во власти этих пороков, живет, не помня о добродетели. А потому поступки, совершенные под воздействием этих грехов, нельзя воспринимать всерьез и равнять их с теми, что совершены в здравом рассудке. Потеряв голову от азарта, подстрекаемый нечестивцем Шакуни, Юдхиштхира объявил царевну своей ставкой. Но она принадлежит всем Пандавам и проиграна была уже после того, как Юдхиштхира проиграл себя. Кроме того, Юдхиштхира вел игру отнюдь не по доброй воле. Напротив, он был вынужден явиться по приглашению царя, который обязал его вступить в этот бесчестный поединок. Исходя из сказанного, я могу утверждать, что Драупади не была проиграна.

Викарна сел, вызвав своими словами шум и волнение в зале. Все в собрании рукоплескали ему и с осуждением говорили о Шакуни.

Но тут вскочил с места Карна и, размахивая огромными руками, потребовал тишины. Его гневный голос загремел, заглушая все остальное:
— О Викарна, в этом собрании мне довелось услышать немало непристойных вещей, и твои слова — не исключение. Твой гнев поглотит тебя, подобно огню, охватившему сухое бревно. Посмотри: все славные мужи рода Куру хранят молчание. Это означает, что они считают справедливой ту игру, в которой мы выиграли у Пандавов дочь Друпады. Ты еще молод и неопытен. Лишь этим можно объяснить твою злобную выходку — не зная законов морали, ты говоришь глупости. Юдхиштхира поставил и проиграл ее в честной игре — какие могут быть сомнения?

Карна, так же, как и Дурьйодхана, не мог забыть унижения, которое он испытал, когда Драупади отказала ему, не позволив участвовать в сваямваре. Боль от этого отказа продолжала терзать его сердце.

«Что ж, — думал он, — гордячка получила наконец по заслугам».

Повернувшись лицом к собранию, он стал доказывать, что, приведя Драупади в общий зал полураздетой, в одном домашнем платье, Кауравы не совершили ничего предосудительного. В конце концов, она уже была женой пятерых мужчин. О какой добродетели могла идти речь? По его мнению, Драупади следовало считать нецеломудренной. Он вытянул руку и указал на царевну:
— Такой женщине особо не повредит, даже если ее выставить перед всеми обнаженной. В конце концов, сейчас она принадлежит Кауравам и потому должна покорно выполнять все, что они ей ни прикажут. Духшасана, почему бы тебе не снять с нее сари? А заодно и царские одеяния с Пандавов — они ведь больше не цари.

Связанные законом чести, Пандавы медленно сняли с себя верхнюю одежду и бросили ее перед собой. Сидя неподвижно, они молча наблюдали за тем, как Духшасана подошел к причитающей Драупади. Каурав взялся за край ее одежды и с силой потянул на себя. Драупади крепко держалась за сари, безуспешно пытаясь защититься. Но разве могла ее сила сравниться с силой Духшасаны? И она вновь обратила взор к мужьям. Очевидно было, что помочь ей они не в состоянии. Духшасана тянул все сильнее, а она, словно испуганная лань в когтях льва, бросала вокруг себя отчаянные взгляды. Оставалась только одна личность, которая могла спасти ее: Кришна. Верховный Господь видел все и никогда не отказывал ей в прибежище. Драупади сосредоточила свои мысли на Кришне, воздела руки и закричала:
— О Говинда! О Кешава! О возлюбленный гопи и господин Вриндавана! О Джанардана, Ты устраняешь все беды. Я тону, захваченная океаном Куру. О Господь, о Душа Вселенной, о Творец мироздания! Спаси меня, сраженную горем, готовую лишиться чувств и погибнуть в этом безжалостном собрании!

За много йоджан оттуда, в Двараке, Кришна услышал жалобные мольбы Драупади. С помощью непостижимого могущества Он распространил Себя и поспешил на зов, в Хастинапур. Проявив мистическую силу, Кришна в ту же секунду проник во дворец собраний и, оставаясь невидимым для глаз, покрыл Драупади тканью, которой не было конца. Духшасана тянул и тянул ее за сари, но раздеть был не в силах: казалось, что сари стало бесконечно длинным. Изумленный царевич продолжал тянуть все сильнее, но Драупади оставалась по-прежнему одетой. Вскоре на полу образовался огромный ворох шелка.

Когда произошло это чудо, все видевшие его цари принялись прославлять Драупади и осыпать упреками Духшасану. Царевич вконец обессилел. Весь покрытый испариной, он опустился на пол, поняв, что ему не удастся раздеть жену Пандавов. Тогда Бхима вскочил на ноги и, высоко подняв руки, провозгласил громовым голосом:
— О цари земли! Выслушайте мои слова! Я хочу дать клятву, какой никто еще не давал и в будущем не даст. Если, встретившись однажды с этим презренным негодяем на поле битвы, я не разорву его грудь и не напьюсь его крови, то пусть не достигну я никогда обители предков.

Услышав страшную клятву Бхимы, цари разразились рукоплесканиями в его честь и вновь подвергли осуждению Духшасану. Поднялся невообразимый шум. Возмущенные крики «Позор! Позор!» раздавались со всех сторон.

На этот раз разволновавшееся собрание призвал к молчанию Видура. Повернувшись к Дхритараштре и Бхишме, он молвил:
— О ученые мужи, вы уклоняетесь от ответа на вопрос Драупади. Стало быть, в этом зале собрались враги благочестия. Человек в беде обращается к собранию добрых людей, подобно несчастному, преследуемому огнем пожара. Собрание обязано потушить этот пожар и словами истины и справедливости облегчить страдания просящего. Попавший в беду вопрошает о своих правах согласно закону чести и добродетели, и он не должен остаться без ответа. О царь, Викарна в соответствии со своим знанием и суждением предложил один ответ на вопрос Драупади. Теперь пришла твоя очередь отвечать.

Бхишма, Дрона и Крипа выжидающе смотрели на Дхритараштру. Они чувствовали, что пришла пора положить конец выходкам Дурьйодханы. Терпеть их уже не было сил. Однако слепой царь так и не прервал своего молчания. Тогда Видура продолжил говорить:
— Того, кому ведомы нравственные законы, но кто сидит в собрании, не давая на вопрос ответа, хотя и знает его, — такого человека ждет расплата за совершаемый им грех. Я хочу поведать вам древнюю историю о Прахладе и риши Судханве, сыне Ангираши.

Видура стал рассказывать о том, как сын Прахлады, Вирочана, поспорил однажды с риши по имени Судханва из-за девушки, которую оба хотели взять в жены. Они вместе отправились к Прахладе и спросили его:
— Скажи, кто из нас двоих возвышеннее? Ответь нам без обмана.

Прахлада оглядел юношей, но ничего не сказал. Это разгневало Судханву, и он заявил:
— Если ты не ответишь или скроешь правду, то голова твоя расколется на сотню частей.

Дрожа от страха, Прахлада обратился за советом к небесному мудрецу Кашьяпе:
— О достойнейший, куда попадает тот, кто на вопрос, заданный ему, ничего не отвечает либо говорит неправду?

Кашьяпа молвил:
— Тот, кто знает, но не отвечает под влиянием искушения, гнева или страха, попадает в плен к Варуне, где его стягивают петлями, число которых — одна тысяча. Человек, которого призывают в свидетели, а он говорит ложь, получает подобное же наказание. По прошествии года одну из петель, стягивающих его, развязывают. Поэтому следует говорить правду, ничего не скрывая. Если добродетель, пронзенная стрелой порока, явится в собрание, то долг каждого присутствующего там — удалить эту стрелу. В противном случае каждый из них будет пронзен той же самой стрелой. Если неблаговидный поступок не встречает осуждения в собрании, то все члены этого собрания навлекают на себя грех. Для них всех настанет час великой скорби.

Выслушав слова Кашьяпы, Прахлада вернулся к сыну и сказал ему:
— Судханва, бесспорно, выше тебя, настолько же, насколько отец его, Ангираша, выше меня.

Судханва тут же благословил Прахладу:
— Поскольку ты сказал правду беспристрастно, невзирая на любовь к сыну, да проживет он сто долгих лет.

Завершая свой рассказ, Видура сказал:
— Теперь, выслушав великие наставления о путях благочестия, пусть все, кто собрался здесь, задумаются над тем, как им следует поступить. Драупади должна получить ответ.

Но в зале по-прежнему царило молчание. Видя, что старейшины Куру сидят, не проронив ни слова, и принимая это молчание за одобрение того положения, в котором оказалась Драупади, Карна бросил Духшасане:
— Уведи новую служанку.

Духшасана вновь схватил Драупади за волосы и поволок беззащитную царевну за собой. Сотрясаясь всем телом, она жалобно взывала к мужьям. Но вот ей удалось высвободиться из рук Каурава, и она, обливаясь слезами, воскликнула, обращаясь к собранию:
— Погоди немного, о последний из людей. Я еще не выразила почтения старшим. Простите меня. Не моя в том вина — меня силой втащил сюда этот подлый и низкий мерзавец, позор своего рода. Сегодня династия Куру навсегда лишилась своих достоинств. Слыхано ли, чтобы замужнюю женщину приводили в таком виде на всеобщее обозрение? Та, кого не видели даже солнце и ветер, сегодня выставлена напоказ перед столькими мужчинами. Что это, если не прилюдная расправа, учиняемая надо мной последними из людей?

Дхритараштра слушал, опустив голову, а Драупади продолжала:
— Что может быть горше для меня? Известная благородным происхождением и целомудрием, жена Пандавов и друг Кришны, — несмотря на это я была силой выставлена перед вашим собранием. Здесь сидит столько царей — куда же, скажите мне, девалось ваше благочестие? О Кауравы, отвечайте по справедливости. Могу ли я, законная жена Дхармараджи, рожденная в том же сословии, к которому он сам принадлежит, считаться служанкой или нет? Я готова покориться любому вашему решению. О Кауравы, презренный негодяй, погубитель славы вашего рода грубо тащит меня за собой. Я не в силах больше выносить это унижение. Скажите мне наконец, что я должна делать, и я с радостью подчинюсь вашей воле.

Бхишма не смог сдержать слез, слушая Драупади. Глядя на нее с жалостью, он молвил:
— О благословенная, я уже сказал, что пути религии слишком запутанны. Даже мудрецам трудно разобраться в их хитросплетениях. Иногда великий и могущественный человек называет религиозным то, что обычно таковым не считается, и все принимают его мнение за истину. А когда о высокой нравственности говорит слабый человек, то, какими бы верными ни были его слова, на них мало кто обращает внимание. Твой вопрос настолько важен, но в то же время он настолько сложен и запутан, что я считаю себя неспособным дать на него ответ.

Бхишма остановился на мгновение и обвел взглядом собрание. Все молча ждали, что он скажет дальше. Тогда, повернувшись к Дхритараштре, он продолжил:
— Из-за того что Куру так низко пали, став рабами жадности и глупости, наш род теперь находится на грани гибели. О царевна Панчалы, то, что даже в таком положении ты обратилась к религии, говорит о твоих высоких достоинствах и увеличивает славу нашей династии. И мужья твои заслуживают не меньшей похвалы. Они не уклонились от добродетели даже перед лицом суровых испытаний. Кауравы же сидят с поникшими головами, словно неживые. Я думаю, что ты не дождешься от них ответа. Лучше задай свой вопрос Юдхиштхире. Он один может сказать, была ты проиграна или нет.

Драупади зарыдала, словно пойманная гагара. Но цари попрежнему молчали, очевидно боясь Дурьйодханы и не смея идти против его воли. А царевич Каурав продолжал ухмыляться, даже после того, что услышал от Бхишмы. Поднявшись, он обратился к Драупади:
— О дочь Друпады, я согласен с Бхишмой. Отвечать на твой вопрос — дело твоего мужа. Пусть же прославленный Юдхиштхира, что подобен самому Индре и неизменно предан добродетели, сообщит нам, правильно он поступил или нет. Если он признает, что не имел права играть на тебя, поскольку не был уже в то время твоим господином, я освобожу тебя. Я также освобожу и его братьев, если он сделает подобное заявление относительно их. Пусть, однако, Юдхиштхира признает сначала, что потерял свою рассудительность, играя в кости. После того как Юдхиштхира объявит свое мнение, о тонкостанная, ты должна будешь выбрать, кто из нас — Кауравы или Пандавы — будут твоими повелителями. Все Куру смотрят на тебя с состраданием, погруженные в океан твоего горя. По природе своей они великодушны. Потому-то, не желая еще больше огорчать твоих несчастных мужей, они и не дают тебе ответа.

Как только Дурьйодхана закончил говорить, вновь заволновалось собрание. Многие из царей рукоплескали ему, другие же восклицали «увы!» и «о ужас!», но каждый смотрел теперь на Юдхиштхиру, с нетерпением ожидая ответа.

Гул голосов постепенно затих, и вдруг поднялся Бхима. Его слова загремели по залу:
— Если бы возвышенный духом Дхармараджа не был нашим повелителем и нашим гуру, мы не простили бы семейство Куру. Но ему принадлежат все наши достоинства, обретенные подвижничеством и благочестивыми поступками. Он — владыка самой нашей жизни. Если он решил, что мы проиграны, — значит, мы проиграны. В противном случае на целой земле не нашлось бы такого смертного, который остался бы в живых, прикоснувшись к волосам царевны Панчалы. Посмотрите на мои руки. Это две булавы, что крепче стали. Кто сможет спастись, оказавшись в них? Никто, даже сам Индра! Лишь потому, что я связан путами благочестия и уважением к старшему брату, — а также потому, что Арджуна столько раз останавливал меня, — я ничего не предпринимаю. Но стоит Юдхиштхире сказать хоть слово, и я голыми руками убью этих нечестивцев, сыновей Дхритараштры, как лев вырезает стадо мелких животных.

Слыша угрозы Бхимы, встревожились Бхишма, Дрона и Видура и стали успокаивать его:
— Не горячись, Бхима. Все знают, что для тебя нет ничего невозможного.

Тогда Карна вскочил с места.
— Как видно, Кхаттва, Бхишма и Дрона слишком много о себе возомнили. Они думают, что сами себе господа и могут говорить что угодно! — воскликнул он. — Они всегда осуждают своего повелителя и ничуть не заботятся о его благополучии. Хорошо, тогда я сам скажу, что справедливо, а что нет. Раб, сын и жена всегда зависят от кого-то. Все, что у них есть, принадлежит их господину. О Драупади, ты жена раба, у которого не может быть никакого личного имущества. Тебе не остается ничего, кроме как пойти во внутренние покои нашего царя и начать служить его родным и близким. Выбери себе нового мужа, который не будет играть на тебя в кости. Все мужья твои теперь рабы и больше не могут оставаться твоими повелителями. Очевидно, что Юдхиштхира не ставит ни во что ни жизнь человека, ни его достоинство, раз он у всех на глазах объявил дочь Друпады ставкой в азартной игре.

Бхима бросал на Карну угрожающие взгляды. Он тяжело дышал и весь подался вперед, словно собираясь прыгнуть на врага. И все же, связанный добродетелью, Бхима остался послушным старшему брату и не сдвинулся с места. Оглядевшись вокруг, словно собираясь испепелить всех и вся своим огненным взором, он повернулся к Юдхиштхире и сказал:
— Мой господин, я не должен гневаться на слова суты, поскольку мы теперь рабы. Разве посмели бы наши враги сказать такое в моем присутствии, о царь, если бы ты не стал играть на Драупади?

Юдхиштхира сидел неподвижно, не в силах вымолвить ни слова. Тогда Дурьйодхана засмеялся и спросил:
— Ну что, скажи нам наконец правду, о царь. Проиграл ты Драупади или нет?

Улыбаясь, Дурьйодхана переглянулся с Карной. Мучения двоюродных братьев доставляли ему удовольствие. Для того чтобы еще больше обидеть и распалить Бхиму, царевич Каурав оголил свое правое бедро, похожее на слоновий хобот, и указал на него Драупади:
— Иди сюда, сядь на колени к своему новому господину, о царевна. Какое теперь тебе дело до Пандавов?

Терпению Бхимы настал конец. Он взорвался:
— Слушай, что я тебе скажу, негодяй! Если я не переломлю твое бедро на поле битвы, пусть никогда не попаду я в царство предков.
Когда Бхима говорил это, огненные искры летели у него из тела, а мощная грудь вздымалась и опускалась, словно волны в океане.

Видура стремительно поднялся с места и обратился к собранию:
— О цари, посмотрите, в какой опасности мы оказались после этих слов Бхимы. Тяжелое бедствие грозит обрушиться на наш род. Так, видно, распорядилась судьба. Сыновья Дхритараштры устроили мошенническую игру, а теперь они спорят из-за женщины. Увы! Благополучию нашего царства пришел конец. Куру допустили страшное беззаконие. Теперь на все это собрание пало клеймо греха. О цари, прислушайтесь к тому, что я скажу вам: проиграв себя первым, Юдхиштхира не способен был проиграть Драупади. Ее нельзя считать рабыней.

Тогда Дурьйодхана, наблюдавший за страданиями Пандавов, объявил:
— Я готов поступить согласно тому, что решат Бхима, Арджуна и близнецы. Пусть признают, что Юдхиштхира перестал быть их повелителем, — и я отпущу Драупади.

Арджуна резко возразил:
— Юдхиштхира, бесспорно, был нашим господином и повелителем до того, как начал эту игру. А чей он повелитель сейчас, после того, как проиграл себя, — пусть это решают Куру.

Едва Арджуна закончил говорить, как из расположенного неподалеку зала, где находился жертвенник Дхритараштры, послышался вой шакала. Вслед за этим заревели ослы, и со всех сторон раздались устрашающие крики хищных птиц. Встревоженные этими знамениями, Бхишма и Дрона поднялись с тронов. «Спокойствие, спокойствие!» — раздались их голоса под сводами зала. Видура стал убеждать царя сделать что-нибудь, пока неотвратимая гибель не постигла их окончательно.

Дхритараштра наконец признал, что дело приняло слишком серьезный оборот. Он молчал уже достаточно. Дурные предзнаменования вызвали сильное смятение в собрании, и, чтобы успокоить присутствующих, слепому царю пришлось поднять руку. Затем он заговорил:
— О коварный Дурьйодхана, негодяй, ты уже почти мертвец после того, как жестоко оскорбил супругу предводителей Куру, великих Пандавов.

Дхритараштра понимал, что они оказались перед лицом грозной опасности. Если он не успокоит сейчас Пандавов, то, объединившись с непобедимым Кришной, они жестоко отомстят Кауравам, излив на них свой ужасный гнев. Царь попытался утешить Драупади:
— О дочь Панчалы, проси у меня, что пожелаешь. Своим целомудрием и преданностью добродетели ты превосходишь всех моих невесток.

Драупади взглянула на Дхритараштру, не произнесшего ни слова, пока она терпела над собой надругательства. Драупади понимала, что царь смягчился из одного лишь страха. Тем не менее это была возможность поправить положение. Поклонившись царю, она попросила:
— О лучший из потомков Бхараты, если ты желаешь сделать доброе дело, то вели освободить Юдхиштхиру. Он отец моего сына, Пративиндьи. Пусть же не говорят об этом мальчике, который родился и вырос царевичем, как о сыне раба.

Дхритараштра ответил:
— О благословенная, да будет так. Проси еще об услуге. Я не могу довольствоваться тем, что выполнил лишь одну твою просьбу.

— Тогда освободи также Бхиму, Арджуну и близнецов. И пусть получат они назад свои колесницы и оружие, — сказала Драупади.

Дхритараштра не колеблясь выполнил и эту просьбу. Затем он спросил Драупади, чего еще она желает. На этот раз царевна ответила:
— О царь, жадность губительна для добродетели. Я не осмелюсь попросить о третьей услуге. Писания запрещают кшатрани просить больше чем о двух благодеяниях. Если мои мужья будут свободны от рабства, они добьются процветания сами, собственными добродетельными поступками.

Слыша эти слова, Карна разразился смехом:
— Посмотрите-ка на наших славных героев, спасенных женщиной. Они тонули в безбрежном океане скорби, а эта прелестная царевна стала для них кораблем спасения. Никогда еще не слыхал о таком чуде.

Бхима вскипел, задетый насмешками Карны, но Арджуна опять его удержал:
— Перестань, брат. Великие мужи не обращают внимания на резкие слова, сказанные теми, кто ниже их. Даже в том случае, если есть возможность наказать обидчика, они не воспринимают всерьез его враждебные нападки, но предпочитают вспомнить хоть что-то хорошее, сделанное для них врагом.

Несмотря на уговоры Арджуны, Бхиме удалось успокоиться лишь с большим трудом. Он тихо процедил сквозь зубы, обращаясь к Юдхиштхире:
— Чего мы еще ждем? Я готов убить всех наших недругов не сходя с этого места. О мой господин, тогда ничто не помешает тебе править миром.

Бхима бросал яростные взоры на Кауравов, словно лев, озирающий стадо слабых животных. Арджуна, положив руку на тяжело вздымающееся плечо брата, пытался остановить его умоляющими взглядами. Из ушей, рта и ноздрей Бхимы, с большим трудом сдерживавшего гнев, вырывались дым, искры и пламя. Нахмуренными бровями и покрасневшими глазами он похож был на Ямараджу, приступившего к уничтожению вселенной. Юдхиштхира обнял его со словами:
— Успокойся, брат.

Затем старший Пандав обернулся к Дхритараштре:
— О царь, ты наш повелитель. Приказывай, что нам делать теперь.

Дхритараштра отвечал Юдхиштхире:
— Иди с миром, Аджаташатру. Ты преисполнен смирения и всегда служишь старшим. В этом заключена твоя мудрость. Мудрый не таит зла на врагов. Он видит в них лишь хорошее. Только последние из людей не останавливаются перед тем, чтобы наговорить обидных слов в споре. Однако возвышенный человек не отвечает на оскорбления. Он помнит о том, что сам чувствовал и испытывал, и потому способен понять чувства других. Им всегда движет сострадание, которое он питает даже к своим врагам.

Дхритараштра затем попросил Юдхиштхиру постараться забыть о грубости Дурьйодханы и, наоборот, вспомнить то хорошее, что ему довелось испытать от царя и его жены Гандхари. Он сказал Юдхиштхире, что, давая разрешение на игру в кости, хотел испытать слабые и сильные стороны своих детей и Пандавов. В заключение царь произнес такие слова:
— В тебе, о Юдхиштхира, пребывает добродетель, в Бхиме доблесть, в Арджуне терпение, а в близнецах искреннее почтение к старшим и стремление им служить. Ступайте же с миром. Возвращайтесь в свое царство. Да воцарится братская любовь между вами и моими сыновьями. Оставайтесь до конца верными добродетели.

Пандавы поклонились царю и вышли из дворца. Взойдя на колесницы, они вместе с Драупади отправились в обратный путь, в Индрапрастху. Собрание разошлось, и цари удалились на отдых в роскошные замки, предоставленные им Дхритараштрой. Выходя из дворца, некоторые из них прославляли Юдхиштхиру, другие же Дурьйодхану. Видура вел под руку слепого царя. Припомнив все гнусные злодеяния, совершенные его сыновьями по отношению к Пандавам и особенно к их жене, Дхритараштра почувствовал, как им овладевает страх. Обида, нанесенная Драупади, вряд ли могла быть заглажена тем, что Пандавам было возвращено их личное имущество. Бхима, конечно же, никогда не забудет данных им клятв и при первой возможности свершит свою месть. Тяжело вздыхая, царь Куру вошел к себе в покои и приступил к вечерним молитвам.